За королевским столом были ещё кардинал Фернандо Валенцуела-Пуельма, герцог Мануель Кабрера-и-Канто, Теобальд Нерита с женою, и Афра.
Какое счастие для нас, людей, что мы так мало знаем!
Не знала королева Ортруда, что этот стройный, выхоленный, изящно одетый старик, герцог Мануель Кабрера, с длинною остроконечною седою бородкою, с изысканными движениями, с томными глазами всё ещё не унывающего волокиты, уже давно стоит во главе аристократического заговора, который имеет целью свергнуть Ортруду и возвести на престол принца Танкреда. И не знала она, что кардинал Валенцуела, тучный, хитрый, честолюбивый, жестокий старик с мягкими кошачьими движениями, с маленькими, серо-поблёскивающими глазками, является душою и вдохновителем этих замыслов.
Она безмятежно приняла его благословение, благосклонно улыбнулась герцогу, когда он целовал её руку, и без всякого горького чувства, хотя и без былого молитвенного настроения, склонив голову, выслушала прочтённую вполголоса и очень быстро кардиналом краткую предобеденную молитву. Но чужие взоры за спиною сегодня странно беспокоили её. И она досадовала про себя на ненужную парадность обеда.
За креслами королев и Танкреда стояли зачем-то, ничего не делая, королевские в белых одеждах пажи, — граф Джиованни Канто, пятнадцатилетний сын герцога Кабрера, за креслом королевы Клары, — Астольф Нерита, за Ортрудою, — и брат Афры, Бартоломео Монигетти, за принцем Танкредом. Они стояли вытянувшись, и под конец обеда мускулы их стройных ног заметно дрожали от усталости, — но им нравилась их почётная служба, и на лицах их отражалась надменная гордость. Потом они будут хвастаться перед своими школьными товарищами этою высокою честью, и пересказывать, что запомнили из застольной беседы, и мальчишки будут им завидовать.
За обедом разговор был сначала спокойно-весел. Вероника Нерита рассказала несколько городских новостей. Потом королева Клара помогла Танкреду завести речь опять о своём. Она вспомнила о несчастии, случившемся на днях в одном из иностранных флотов. Вспомнила потому, что сегодня пришли ответные, очень любезные телеграммы на выражения соболезнования.
Герцог Кабрера сказал:
— Итак, наш Ignis* оказался опять прав, — подводные лодки вовсе не так страшны для эскадренных броненосцев, как это многие легковерные люди думали. В своей последней статье, так интересно, так красноречиво написанной, Ignis доказывает это неопровержимо, и надо иметь слишком предвзятые мнения, чтобы не согласиться с выводами этого превосходного писателя, который, к сожалению, упорно скрывает своё настоящее имя.
* Огонь (лат.).
Принц Танкред делал вид, что не принимает на свой счёт похвал, — но лицо его, слегка покрасневшее, выдавало радость услышанной лести. Всем при дворе было известно, что принц Танкред помещает иногда в военных журналах статьи, подписываясь этим псевдонимом. И все притворялись, что не знают этого. Это давало лёгкую возможность льстить принцу-супругу неумеренно, но всё-таки прилично и с видом независимого суждения.
Танкред спросил:
— Вы, дорогой герцог, согласны с его основными положениями?
С лёгкою улыбкою на тонких губах Мануель Кабрера отвечал томным голосом, точно это было признание в любви:
— Островное государство, не теряй времени, строй эскадру за эскадрою, приобретай золотом или железом колонию за колониею, и ты скоро станешь великою империею. О, ваше высочество, эти золотые слова стали моим политическим credo.
Афра сказала безразлично-любезным тоном, обращаясь к герцогу:
— Броненосцы очень дороги, герцог. С очень любезною улыбкою герцог отвечал ей спокойно и уверенно:
— Денег в Европе много, милая госпожа Афра.
— Платить проценты по долгам очень трудно, — сказала Афра.
— Колонии зато дадут хороший доход, — возразил Мануель Кабрера.
Жадный авантюризм самоуверен. Кардинал сказал с вкрадчивою мягкостью:
— Колонии в землях неверных открывают святой церкви Христовой новое и благодарное поприще для пропаганды.
И вот заговорили-таки об африканских колониях. Положительно, эти разговоры стали для Ортруды, как кошмар неотвязный. Уже у изобретательного Танкреда готов был новый план: основать гавань в Африке, захватить затем как можно больше земель во внутренних областях чёрного материка, переселить туда возможно больше испанцев и португальцев из Нового Света, не пренебрегая ни метисами, ни мулатами, и таким образом создать прочное ядро для основания Латинской империи.
Афра заметила:
— А вот евреи почему-то в Уганду не поехали. Пожалуй, и испанцы не захотят. Может быть, даже и метисы с мулатами откажутся.
Королева Клара смотрела на Афру гневными глазами. Ортруда вмешалась в разговор.
— Боюсь, — сказала она, — что наши газеты будут очень сильно критиковать все эти планы. Да и заграничная пресса.
— Ах, эти газеты! — воскликнула королева Клара с пренебрежительным выражением. — Большинству из них можно заплатить, — нашим подешевле, заграничным немного подороже, — а неподкупные газеты, к счастью, не влиятельны ни у нас, ни за границею.
— А что скажет парламент? — спросила Ортруда.
— Об этом пусть позаботится господин Лорена, — сказала Клара. — Он ловкий.
Принц Танкред захотел, по своей привычке, щегольнуть знанием Востока. Он сказал:
— Все эти парламентские дебаты, о, чего они стоят! В России я слышал такую пословицу: один ум — хорошо, два ума — лучше. Это, пожалуй, несколько пикантно для полуварварской страны, где ум никогда не был в большом почёте. Но дело в том, что относительно любого парламента в мире я предпочёл бы говорить так: один ум — ещё небольшая беда, два ума — это уже опасно.